Прелести карантина: наконец дошли руки до тех объемных книг, которые в метро не почитаешь. Эту монографию про катаров мы купили давно где-то во Франции, и вот она дождалась своей участи. История катаров меня всегда очень интересовала и, мне кажется, в нашем современном переложении она окрашена в очень романтические тона, взять те же песни Лоры Бочаровой и прочих бардов. Как-то эмоционально я всегда была на стороне катаров, потому что в голове у меня складывалась примерно такая картинка: в богатый, благополучный и толератный юг прискакали нищие варвары с севера, дабы огнем и мечом истребить там "скверну", а заодно поживиться за счет чужого добра. Старая история, неоднократно повторявшаяся. С другой стороны, непосредственно про историю Крестового похода против катаров /альбигойцев я мало что знала.
В целом это неудивительно, конечно, учитывая, что "антикатарская кампания" продолжалась очень-очень долго и в разных формах. И, к примеру, с объявления Крестового похода Иннокентием III в 1209 до знаменитого "пепла Монсегюра", когда в огне погибло больше 220 еретиков за раз прошло аж 35 лет (Монсегюр был 1244) — за это время реально успело смениться поколение и крестоносцев, и защитников Лангедока. Так что история катаров значительно шире, чем тот Крестовый поход, о котором все знают, учитывая, что борьба началась задолго до его начала и продолжалась еще долго после его окончания, но уже другими средствами.
Авторы моей книги начали очень издалека и обстоятельно — с истории ересей вообще, от гностицизма и дальше. В целом это очень познавательно и интересно, учитывая, что на примере разных ересей можно проследить и эволюцию того, как официальная церковь к ним относилась. К тому же в целом ранние ереси — это ужасно интересно, по-моему, учитывая, что официальная католическая доктрина еще была в процессе формирования и то, что мы сейчас называем ересью, вполне могло бы при иных обстоятельствах стать догмой.
Для меня было новостью, что катарская ересь существовала чуть ли не во всей Европе, включая Англию, но под другими именами (piphles во Фландрии, patarini в Италии и пр.) Правда, в других областях ее достаточно быстро и эффективно побороли, а вот в Лангедоке она расцвета пышным цветом не в последнюю очередь благодаря веротерпимости местных феодалов, из которых Раймон VI Тулузский был первым.
Вообще мне очень нравится, как в истории борьбы с катарами раскрываются личности. Это даже забавно, что она по сути построена по классическому сюжету фентези с продолжением: на первом этапе, самом ярком и кровавом, действует один набор лиц. На втором, 20-30 лет спустя на тех же позициях — уже их дети, но дым уже пожиже, и они продолжают борьбу больше на местном уровне, образуя неожиданные союзы и уже не демонстрируя такого упорства и рвения. Основные действующие лица Крестового похода от 1209: Симон де Монфор (который, впрочем, и присоединился-то к ним не сразу), Арно-Амори (папский легат, которому Цезарий Гестербахский, говоря о массовой резне в Безье, приписывает знаменитую фразу "Убивайте всех, Господь узнает своих"), папа Иннокентий III (per proxy) и конечно, неизменный и самый стойкий защитник Лангедока Раймон VI Тулузский.
Раймон VI меня страшно восхищает, вот правда. Несмотря на то, что все, казалось бы, было против него, и крестоносцы все прибывали, и с папой договориться не удавалось, и соратники от него отрекались — он реально единственный из всех знаменитых непосредственных участников этих событий, кто все благополучно переборол, пережил и умер в преклонном возрасте своей смертью. Сложно, конечно, судить о том, что за человек был Раймон, но то, что он был очень умер и упорен, несомненно, и если в катарской истории и есть какой-то отдельный человек-победитель, наверное, это он. Вообще надо суметь, конечно, когда папа Римский и король Франции собирают против твоих земель крестовый поход, чтобы поистреблять всю ересь, о которой ты знаешь и которой минимум потворствуешь — стать официальным участником этого похода и тем самым спасти свое графство от разграбления, потому что имущество крестоносца, пока продолжается Крестовый поход, неприкосновенно, у него даже проценты по ипотеке не начисляются (я не шучу). Раймон Тулузский — крестоносец — это как Карлсон — вареньеборец примерно, конечно, но тема канала достаточно долго, и Раймон сумел подсобрать силы и выиграть время, в то время как его родственник Раймон-Роже Тренкавель очень быстро попал в плен и сгнил в темнице.
Когда карту с участием в крестовом походе нельзя было больше разыгрывать, Раймон VI умудрился сделать так, что его сюзерен по некоторым землям, король Педро Арагонский, которого называют также Педро Католиком (!!!) за знаменитую победу над маврами в Испании, выступил на его стороне (т.е. на стороне еретиков) против крестоносцев, да еще и погиб на поле боя. Притом, что уж король Педро-то точно к катарской ереси не имел ни отношения, ни симпатий, но сложные хитросплетения феодального права загнали его в ловушку под Muret.
В общем, это два моих самых любимых момента в истории альбигойского крестового похода, ясно показывающие, насколько тот был фееричен.
Про Симона де Монфора, увы, ничего столь яркого сказать нельзя — видимо, он был умным человеком и хорошим воякой, но как-то моментам его биографии недостает блеска безумия, если не считать того упорства, с которым он один взялся столько лет руководить этой историей, в то время как приличные люди заезжали на 40 дней, получали свою индульгенцию и уезжали.
Зато папа Иннокентий III — тоже феерический персонаж, по праву заслуживающий почетного звания организатора самых дебильных крестовых походов. Судите сами: Альбигойский крестовый поход — раз, Крестовый поход 1204, когда крестоносцы *случайно* захватили и разорили христианскую Византию, полностью уничтожив
то древнейшее государство — два, и, наконец, Крестовый поход детей (которых погрузили на корабли и потом всех продали в рабство в Алжире) — все его рук дело. Казалось бы, один раз такое можно сделать по случайности или в силу политичекой конъюктуры, но вот чтобы все крестовые походы, которыми ты занимаешься, выходили такими безумными — это надо уметь.
В моей монографии очень подробно рассказывается вся история Крестового похода, а также все то, что происходило после, вплоть до конца 13 века, когда Лангедок отошел Франции (потому что у Раймона VII не было наследников мужского пола и таковы были условия последнего мирного соглашения). Мне очень нравится тот факт, что авторы не останавливаются на изложении только военной части истории, а делают обширные экскурсы относительно того, что за замки там стояли и какова была их судьба после, какие знаменитые проповедники так или иначе были связаны с альбигойской историей, какова судьба отдельных личностей. Последняя часть посвящена инквизиции в Лангедоке, которая боролась с последними еретиками вплоть до 1321 (когда был сожжен последний официально признанный катарский перфект). Раймон VII Тулузский, кстати, большую часть своих усилий посвещал уже не военным операциям, а именно борьбе с влиянием инквизиции, на которую жаловался не только народ, но и местное католическое духовенство. А первых инквизиторов в Лангедок направил все тот же великий изобретатель Иннокентий III.
История катаров и борьбы с ними, в частности, но не только Крестового похода, — конечно, очень феерическая, и неудивительно, что она нашла такое отражение в культуре. Придерживаясь строгой исторической правды, можно было бы снять захватывающий эпос почище "Игры престолов", с куда более неожиданными поворотами сюжета.
Эта книга, можно сказать, парная к одноименным мемуарам Клари — тоже мемуары от непосредственного участника 4 Крестового похода, тоже француза. Но, тем не менее, она показывает события с совершенно другой стороны, так что совсем нет ощущения, будто читаешь одно и то же по второму разу. Если Клари был простым небогатым рыцарем, не слишком образованным и не посвященным в тонкости международной политики, и было ему на момент событий лет 20, то Виллардуэн, напротив, был человеком очень знатным и влиятельным. Он отправился в Крестовый похож уже в качестве маршала Шампани, а после завоевания Константинополя и образования Латинского королества (которое сам он называет Романией) — стал в итоге маршалом Романии. Именно Виллардуэн был одним из послов от французских крестоносцев к дожу Венеции Энрико Дандоло, когда они сговаривались о переправе войска. На протяжении всей истории Крестового похода Виллардуэн сохранял большую политическую силу и принимал непосредственное участие во всех ключевых переговорах и соглашениях, которые сопровождали этот бурный период. Кроме того, у него был совершенно другой кругозор: опытный политик, он отправился в 4 Крестовый поход уже лет 50; ранее Виллардуэн был также участником Третьего Крестового похода и успел побывать в плену у сарацин.
Мемуары Клари и Виллардуэна забавно именно сравнивать. В изложении Виллардуэна события видны куда четче, конечно, соблюдается и хронология, и "масштаб", понятна логика и сложность происходящего (чего временами недостает Клари) — но в то же время оно значительно более сухое и не доставляет такого обилия гэгов (это не значит, что не доставляет вообще, конечно). Очевидно, что Виллардуэн при сочинении мемуаров пользовался не только собственной памятью, но, видимо, и заметками, и копиями документов (комментаторы говорит, что некоторые соглашения он пересказывает близко к тексту). Его мемуары будут полезнее для того, кто хочет действительно разобраться в хитросплетениях интриг при византийском дворе после того, как туда нагрянула толпа крестоносцев.
Другая отличительная черта Виллардуэна — это скрытая апологетика крестоносцев. Ведь по сути как вышло, собирались на благое дело, отвоевывать Гроб Господень у неверных, а сами — чисто случайно! — поперлись разграбили христианское королевство. А до этого — христианский Задар, это вообще по сути как наемные бандиты, потому что им Венеция обещала долги простить. Клари на эту тему удивляется, но не слишком. А вот Виллардуэн, который вполне понимает, что там к чему и мог бы давать моральные оценки, не дает их, более того, честит предателями тех, кто из Константинополя все-таки уплыл в Каир (он же Вавилон). Что и понятно — он был одним из руководителей всего этого предприятия, и многое вложил в то, чтобы оно в итоге состоялось именно в таком виде.
Самая интересная для меня часть в тексте Виллардуэна — продолжение истории начиная где-то с 1205 года. Клари уже об этом не пишет, а новоявленая Латинская империя продолжала вести активные войны сначала против греков, которые то там, то тут восставали, а потом — против болгарского правителя Ивана Калояна, которые по зову тех же греков приперся с огромным войском, а то время как ресурсы крестоносцев были очень ограничены. И эти бесконечные большие и малые сражения, в целом складывающиеся в кампанию по истощению крестоносцев, продолжаются вплоть до конца текста Виллардуэна 1207. Почему он закончил именно там — бог весть. Но с таким количеством войн и политических проблем вообще удивительно, что крестоносцы сумели продержаться в Византии еще 50 лет, а не были все перебиты в ближайшее время — хотя, конечно, сильно ассимилировались в итоге.
Тон Виллардуэна значительно более сдержан, чем у Клари, хотя его стилю тоже не откажешь в цветистости — но у него это происходит из наличия образования и знакомства с куртуазной литературой, а не из отсутствия, как у Клари. Чего нет у Виллардуэна — так это восторженности и преувеличений, исключительно факты, четко и по делу.
Если бы все хроники XII-XIII века были такими, я бы только их и читала, потому что ничего более комического и при этом одновременно познавательного и вообразить нельзя.
Робер де Клари был непосредственным участником Четвертого Крестового похода, того самого, когда французы с венецианцами собирались идти в Вавилон или Александрию (тоже не совсем понятно, зачем, правда), но как-то так самого вышло, что они завоевали и разглабили вполне христианский Константинополь. И положили конец цвету Византийской империи, основав на ее месте империю Латинскую.
Прелесть хроники Клари — в его изумительной, местами даже вопиющей непосредственности, которая по искренности эмоций и восторженности, а также наивности в описании событий и попытке объяснить их причины напоминает "Что я видел" Бориса Житкова, если кто читал в детстве. Комментарий сообщает, что Клари был хоть и рыцарем, но мелкопоместным, тех, кого в Пикардии называли miles, и явно не имел ни широкого кругозора, ни хорошего образования. Текст написан на пикардийском диалекте французского, и комментатор полагает, что классический французский образованных людей, не говоря уж о латыни, был автору, вероятно, недоступен. Но что самое ценное: изложение событий совершенно не политизировано, в отличие, понятно, от множества подобных воспоминаний о разных военных компаниях, написанных более образованными и разумными людьми с конкретной целью, например, оправдать себя и очернить противника. Клари не скрываясь говорит о разногласиях во французском стане, а также о многочисленных попытках договориться с венецианцами, рассказывает обо всей притронной кутерьме, которая сопровождала смену правителей в Константинополе после того, как крестоносцы появились там впервые.
Отдельного упоминания заслуживает описание достопримечательностей Константинополя — все там сплошь "богатое", "из золота и парчи", и в целом это изрядно напоминает восторги любого туриста из глубинки, которые впервые куда-то выехал, еще и за границу. В целом в тексте очень много довольно комичных деталей, вроде указания, сколько в какой-то момент в каком-то городе стоили сухари и цыплята, — что для серьезного исторического хроникера, конечно, невероятно, но для восторженного туриста более чем логично; причем эти сухари и цыплята интересны ему примерно так же, как и кто будет сидеть на троне империи.
Опять же комментарий сообщает (я не настолько хорошо знаю историю, увы), что Клари периодически путается в показаниях, в смысле, путает хронологию событий, а также придумывает не совсем корректные объяснения тем или иным фактам. В частности, когда он додумывает разговоры высоких правителей, при которых, конечно, сам не присутствовал, они звучат невероятно комично. С другой стороны, вероятно, в период похода Клари был еще очень молод, вряд ли сильно страше 20, что вкупе с невеликой образованностью и провинциальным происхождением (Клари были вассалами Петра Амьенского), но большой честностью и восторженностью, а также изрядным старанием, создает очень легкий и веселый текст.
Если начать его цитировать, то невозможно будет остановиться, потому что на каждой странице маленькой книжечки наберется с пачку гэгов, но приведу мой любимый, по разделу "Занимательная этнография":
"Ну а Кумания — это земля, которая граничит с Блакией, и я вам сейчас скажу, что за народ эти куманы. Это дикий народ, который не пашет и не сеет, у которого нет ни хижин, ни домов, а имеют они только войлочные палатки, где они рождаются, а живут они молоком, сыром и мясом. Летом же там столько мух и всякой мошкары, что они не отваживаются выходить из своих палаток чуть ли не до самой зимы. А зимой, когда собираются отправиться в набег, то выходят из своих палаток и удаляются из своей страны. И мы сейчас скажем, что они делают. У каждого из них есть десяток или дюжина лошадей; и они так хорошо их приучили, что те следуют за ними повсюду, куда бы их ни повели, и время от времени они пересаживаются то на одну, то на другую лошадь. И у каждого коня, когда они вот так кочуют, имеется мешочек, подвешенный к морде, в котором хранится корм; и так-то лошадь кормится, следуя за своим хозяином, и они не перестают двигаться ни днем ни ночью. И передвигаются они столь быстро, что за одну ночь и за один день покрывают путь в шесть, или семь, или восемь дней перехода. И пока они так передвигаются, то никогда никого не преследуют и ничего не захватывают, пока не повернут в обратный путь; когда же они возвращаются обратно, вот тогда-то и захватывают добычу, угоняют людей в плен и вообще берут все, что могут добыть. А из одежды и оружия у них имеются только куртки из бараньих шкур; да еще они носят с собой луки и стрелы; и они не почитают ничего, кроме первого попавшегося им утром навстречу животного, и тот, кто его встретил, тот ему и поклоняется целый день, какое бы животное это ни было."
Кумания — это вроде та территория, на которой жили племена, известные нам как половцы.
Историческая монография, которая читается, как приключенческий роман. Я не знаток истории Италии, и про императора Фридриха узнала от своего тогда еще не мужа — он собирался (и собирается до сих пор) писать про него роман. Но поскольку романа я так и не дождалась, приходится довольствоваться историческими работами. Труд Канторовича — пожалуй, самый известный и очень объемный — 700 страниц, так что читала я его долго, но не потому, что это было скучно.
Напротив, реальная биография императора Фридриха, внука Барбароссы и последнего императора Священной Римской Империи кажется куда более необычной, чем любая фантазия романиста; придумай такого персонажа романист, ему бы сказали, что это Марти Стью и таких людей не бывает. Тем не менее, Фридрих Второй был и оставил колоссальный след в итории и культуре. Автор замечает, что его политика и поведение во многом стали предвестниками и итальянского Ренессанса (потому что именно Фридрих начал собирать вокруг себя поэтов и скульпторов, создающих светское искусство, которого в то время почти не существовало), и ренессансных тиранов типа Медичи (которые не слишком умело копировали его действия).
Самое начало жизни Фридриха, казалось бы, не предвещало такого потрясающего возвышения. Он рано остался без родителей, воспитывался под папской эгидой в итальянской провинции и унаследовал от отца лишь корону Сицилийского королевства — и то это была скорее номинальная власть, чем реальная, поскольку в период междувластия после смерти матери Фридриха на Сицилии замки и земли позахватывали местные аристократические роды и, естественно, никого не хотели видеть правителем над собой. Тем не менее, Фридриху удалось не только полностью овладеть Сицилией, но и со временем устроить там государство совершенно нового типа, которого в начале 13 века не было и не могло быть больше нигде. Сицилийское королевство стало под его рукой идеальной бюрократической машиной, управляемой назначаемыми правителями регионов, со строгой отчетностью, строгим правосудием — крайне эффективным. На протяжении всей жизни Фридриха Сицилия оставалась для него поставщиком и денег, и, извините, квалифицированных управленческих кадров — я не знаю, как это иначе сказать. В то время, когда еще даже феодального строя толком не было, но создал новый класс профессиональных государственных служащих, опередив свое время лет на 400. Канторович пишет: "These officials shared the view the Emperor loved to inculcate: that "fame comes through knowledge, honour comes through fame, and riches come through honour". По-моему, этот подход идеален для любого государственного устройства в любые времена — он предусматривает, что у руля стоят в первую очередь профессионалы.
Что характерно, Фредерик совершенно не пытался устроить всю свою империю по единому образцу — слишком она была разношерстной. Если на Сицилии можно было организовать такую "идеальную тиранию", то в Германии, куда Фредерик отправился в 1212, он повел себя совсем по другому. Никакой Германии тогда, понятно, не было, а было множество разрозненных земель, принадлежащих немецким принцам, которые хоть и склочничали между собой, резво объединялись, едва ими решал править кто-то еще. Здесь Фридрих изо всех сил демонстрировал, что ни в коей мере не покушается на них права и привилегии, и за счет такой политики ему удалось добиться их поддержки и в итоге получить германскую корону. Немецкие земли в дальнейшем исправно поставляли Фридриху войска.
Как так вышло, что никому не нужный мальчик-сирота под опекой папы из своей полуразоренной Сицилии внезапно стал правителем огромной империи, самого значимого государства в тогдашней европейской истории. Автор ехидно отмечает, что "What he did, he did coram publico, and he always announces beforehand what his intentions were. Yet his actions always containted an element of suddenness and surprise, either because no one had taken him seriously, or because he carried out his intention at the moment when people had ceased to expect it". Каждое из его притязаний и действий казалось вполне обоснованным, а потом уже некому, кроме папы, было и опоминаться, чтобы толком противостоять этому натиску.
Самой сложной частью империи оказалась материковая Италия. Юга — Апулия и Калабрия — однозначно принадлежали Фридриху, но загвоздка состояла в сводолюбивых Ломбардских городах и Папской области. С ними Фредерик вступил в борьбу, которая продолжалась всю его жизнь с переменным успехом.
Одним из самых удивительных моментов в биографии Фридриха мне кажется его постоянное противостояние с папством — и ладно бы еще с каким-то одним папой, невзлюбившим его персонально. Но нет, сначала Иннокентий III, умный, сильный и просвещенный, который был формальным опекуном Фридриха после смерти матери — сначала он "поставил" на Фридриха, но потом переменил решение и начал играть за то, чтобы германским императором признали Оттона Вельфа. Но в итоге, поняв, что Оттон еще менее управляем, опять обратил взгляд на Фридриха.
За Иннокентием последовал Гонорий III, изо всех сил пытавшийся отправить Фридриха в Крестовый поход. В поход Фридрих в итоге сходил, причем ему удалось то, что не удавалось никому ни до, ни после. Он — внимание! — договорился с Каирским султаном аль-Камилем и в обмен на помощь против Султана Дамаска получил Иерусалим без войны. С аль-Камилем, кстати, Фридрих оставался дружен еще многе годы, и из своего Крестового похода привел сарацинское войско, которое служило ему весь остаток его жизни. Фридрих отвел сарацинам город-гетто в Италии и набирал из них личную гвардию.
За время подготовки к Крестовому походу папа Гонорий III умер, а новый, Григорий IX, благополучно отлучил Фридриха от церкви за то, что тот медлил с отправлением в Святую землю. Тем не менее, Фридрих благополучно и бескровно вернул христианам Иерусалим и по возвращении в Италию начал уже открытую войну с папскими войсками.
Папа Григорий пытался собрать даже целый собор для того, чтобы осудить императора — но "явка" была низкой, потому что следовавших на собор прелатов перехватил сын Фридриха, и они окончили свои дни преимущественно в имперских тюрьмах. Первое отлучение Григория было отменено в итоге переговоров, но за ним последовало второе — из-за того, что Фридрих дал своему сыну титул короля Сардинии, которая рассматривалась как папский протекторат.
По смерти Григория IX следующий папа Иннокентий IV продолжил борьбу с императором и пытался даже организовать против него персонально Крестовый поход — но других таких дураков не нашлось. К тому же за пару лет до этого в Восточной Европе появились татары, и у всех нашлись тревоги поважнее.
Я все время думаю — вот если бы Фридриху удалось организовать взаимодействие с папами по принципу Византии или даже России — когда церковь и государство сливаются в экстазе, и церковное благословение легитимизирует власть монарха — какой сокрушительный эффект это могло бы оказать на историю Европы. Понятно, что на Италии и Германии Фридрих бы не остановился и, возможно, мы сейчас имели бы если не другую политическую карту мира, то другую общеевропейскую культуру и политическую историю. Но папы, которые в каждом конкретном случае преследовали гораздо более локальные интересы, чем борьба с идеей общеевропейского "просвещенного тоталитаризма", противостояли императору в буквальном смысле изо всех сил. Последний, Иннокентий, даже слинял от Фридриха в Лион — потому что опасался, что в Риме его поднимут на вилы местные гибеллины и будут правы.
Собственно, мне кажется, что если бы не поддержка папы, Фридрих прекрасно раскатал бы ломбардские города — всякие там Милан, Бергамо, Витербо и Парму, не говоря уж про Фаенцу. И ездили бы мы сейчас шопиться не в Милан, а в Кремону (там, кстати, миленько, но очень скучно). А про фаянс бы и не слышали.
Забавный, но очень показательный момент в биографии Фридриха — собственно, не момент, поскольку это проходит через всю его жизнь. Сам Фридрих был очень просвященным и образованным человеком. Знал то ли 6, то ли 9 языков, относился с иноверцам с огромной веротерпимостью (в частности, защищал евреев, которых традиционно обвиняли во всех бедах), собрал вокруг себя блестящий двор. "Nothing gives Frederick such unique distinction in the gallery of famous monarchs as the unruffled cheerfulness which he maintained through all vicissitudes: that intellectual cheerfulness of the man who feels himself equal to every emergency, whose glance scans the earth from Olympian heights and shrinks not form contemplation of himself".
В том, что принято называть частной жизнью, Фридриха отличала та же экстравагантность и широта. Он не был скромным и не отличался самоотречением в быту, как многие хорошие монархи более позднего периода, поставившие всю свою жизнь на службу своему государству. Напротив, где-то у Канторовича говорится, что во времена ломбардских войн, когда Фридриху не хватало денег, войск и еды для них, когда солдатам начали вместо монеты выдавать кожаные деньги с печатью императора, а поставки всего неоходимого организовывались из далекой Сицилии — в общем, даже тогда примерно треть от объема переписки императорской канцелярии составляли личные "хобби" Фридриха. Охота, искусство, экзотические животные и всякие подобные развлечения. В частности, в поездках (в том числе военных) по Италии Фридрих таскал за собой огромный двор, приправленный сарацинами и зверинцем. Канторович пишет, что в какой-то поездке Фридрих остановился в монастыре Святой Юстины. "It was a great honour for the monks, of course, but no small burden, for they were expected (as were later the monks of San Zeno in Verona) to entertain en elephant, five leopands and twenty-four camels, asa well as an emperor". Фридрих, видимо, шел за 25-го верблюда)) Я просто представляю себе такую средневековую фреску "Монахи Святой Юстины развлекают слона". Сильное художественное воздействие должна была бы иметь.
Среди всех своих забот Фридрих умудрялся находить время и для внимания искусствам, и для открытия в Неаполе университета, и для написания трактата об охоте на птиц. Как он все успевал, для меня полная загадка.
Но в вопросах правления он был скорее тираном и бюрократом, и вся эта ломбардская демократия с выборными подеста и вольными торговыми городами стояла у него поперек горла. Особенно к концу своей жизни, увязнув окончательно в бесконечных локальных стычках с папскими сторонниками и восстаниями в итальянских городах, он развернул настоящую машину если не террора, то тотального шпионажа. Для того, чтобы охранить Сицилию от зловредного гвельфского воздействия, Фридрих установил на острове настоящий "железный занавес": прибывающие корабли тщательно обыскивались имперскими служащими, допрашивалась команда и пассажиры. Выехать из королевства без разрешения императора было вообще невозможно. "Above all, papers and letters were forbidden. To bring a letter into Sicily required the imperial permission in each separate case. If such permission had not been obtained the bearer was hanged". А мы еще жалуемся, что у нас государство тоталитарное, ха!
Удивительным образом Фридриху "везло" на жен: он пережил четырех, и все оставили ему уйму наследников мужского пола, которые дальше благополучно получили короны в оотдельных частях его империи и служили опорой его политике. Под конец своей жизни Фридрих (который умер всего 56 лет) отправлял воевать с ломбардцами не только сыновей, но и внука. Пленение болонцами его сына короля Энцо в 1249 было, конечно, ударом, но Фридрих резонно заметил, что сыновей у него еще много.
Печально и поразительно, как быстро вся эта огромная империя (и огромная имперская семья) развалилась после смерти императора. Казалось, везение Фридриха отыгралось на его потомках: они пытались отвоевать былую славу империи или хотя бы просто удержать короны отдельных частей, выданные Фридрихом, но потерпели просто сокрушительное поражение. При этом отдельные эпизоды иначе, как злым роком, просто необъяснимы. К примеру, внук Фридриха, молодой Конрадин, в 16, кажется, лет триумфально вступил в Рим императором (чего Фридрих не смог добиться всю свою жизнь) — но буквально через месяц проиграл знаменитую битву при Тальякоццо (об этом есть у Данте) и был казнен (! для объявленного монарха вещь невероятная) в Неаполе. А несчастный король Энцо, в 20 лет попавший в плен к болонцам в результате неудачной, но ничего не значившей битвы, так в этом плену и прожил жизнь, и умер, увидев крушение империи своего отца.
Фридрих, с другой стороны, всего этого не застал, хотя его смерть тоже можно назвать дурацкой случайностью. Подхватив на охоте дизентерию, но скоропостижно умер в возрасте 56 лет. Кстати, всю свою жизнь Фридрих избегал ездить во Флоренцию, потому что ему напророчили, что он умрет sub flore, читай — в городе с цветочным названием. Когда ему стало дурно в окрестностях Фоджи, он нашел прибежище в близлежащем Castel Fiorentino, богом забытой дыре в Апулии, и оттуда уже не уехал.
Что сказать напоследок. Труд Канторовича прекрасен, и вряд ли я передала и сотую долю того, насколько это интересно читать — он дает картину и очень наполненной и потрясающей жизни, и всей этой столь же активной и бурной эпохи, которая еще долго резонировала в веках и ближайшим образом дала нам творчество Данте. Который, кстати, в "Божественной комедии" умоминает и императора, и многих его сыновей, приближенных и врагов.
Раз уж я собираюсь столько лет во Францию "по альбигойским местам", пора учить матчасть, а эта "Песнь" — как раз, можно сказать, первоисточник. Потому что ее автор не просто жил непосредственно во время Альбигойских войн, но отчасти и поучаствовал в походах (со стороны крестоносцев) и лично знал многих именитых участников. Поэтому "Песнь" в силу своей детализации, хронологичности и множестве ссылок на конкретных людей — весьма ценный исторический источник. Как литературное произведение, правда, не сказать, чтобы она была чем-то выдающимся — скорее, нет, но это такая стандартная поделка эпохи. Во всяком случае, автор достаточно упирался, чтобы выдержать один "формат" на протяженнии 131 лэссы — александрийский стих, одинаковые рифмы в одной лэссе (сама большая из которых, кажется, насчитывает 46 строк), последняя — выбивается и задает тон для следующей лэссы.
В моем конкретно издании помимо самой "Песни" очень полезны и даже более интересны, пожалуй, предваряющие статьи переводчиков. Из всего три: общая — про историю, предпосылки, ход и последствия Альбигойских войн; про религию и устройство коммуны у катаров; про технику "Песни" и обстоятельства ее создания. Честно скажу, я знала до сих пор пор Альбигойские войны только то, что они были, плюс отдельные знаменитые имена из песен наших бардов, поэтому короткий и качественный ликбез нашел во мне очень благодарного читателя. Дальше я с удовольствием почитаю что-нибудь классически-историческое на этот счет (благо далеко ходить не надо), но и такой опыл был интересным. В конце концов, помимо исторического источника "Песнь" — еще и ценный источник литературоведческий, учитвая, что она отображает, как я понимаю, трубадурскую традицию в ее типичном виде. Мое издание "Песни" еще очень качественно и детально прокомментировано, причем объем комментария превышает объем текста (и это не считая статей) — все для любителей хардкора
Существуют две части "Песни об альбигойском крестовом походе" — первая — вот эта, авторства Гильема Тудельского, конкретного исторического лица с "крестоносной" стороны. Она слегка ангажирована в пользу крестоносцев, но не слишком: автор признает и мужество и достоинства альбигойских вождей, но при этом, конечно, поносит катар как еретиков. Вторая часть, не вошедшая в это издании, — анонимная и написана уже с "альбигойской" стороны. Обе части изданы одним томом в Литпамятниках, и до второй тоже у меня когда-нибудь дадут руки.
Вообще, конечно, когда читаешь про альбигойцев, их становится очень жалко. Жили тихие люди на своем процветающем юге, устроили маленькую секту, которая, среди прочего, осуждала традиции римско-каталического стяжательства. Но поскольку альбигойский юг был куда благополучнее и богаче остального региона, через некоторое время с севера пришли нищие варвары и раскатали их всех, прикрываясь "борьбой за веру". Меня поразило — я этого не знала — что еще до начала Крестового похода Раймон VI Тулузский, поняв, куда ветер дует, официально примирился с папой, прошел весьма унизительное покаяние, осудил еретиков и даже (!) вступил в ряды крестоносцев. Что автоматически давало защиту его владениям, понятно. Но это не спасло его от следующих 20 лет войн, увы. В общем, если более сильный противник очень хочет отобрать твое под предлогом твоей неправоты, можешь сколько угодно раскаиваться и отрекаться от себя, ничего тебя не спасет. Это как гомосексуализм в наше время — на него все закрывают глаза, пока ты всех устраиваешь, но лишь появится причина тебя съесть — и он тут же окажется для этого хорошим поводом. Надо отдать должное графу Раймону — он действительно сделал максимум из того, что было возможно, и очень достойно проиграл в той ситуации, когда победить было невозможно. Но все равно грустно.